мама, я не одна

Избиение и выбивание показаний – 2 января 2016 года.

Снятие травм в дежурном травмпункте – в ночь со 2 на 3 января 2016 года.

Травмпункт передает спецсообщение в дежурную часть полиции о женщине с насильственными травмами, причиненными сотрудниками полиции — ночью 3 января 2016 года.

Полицией начата внутренняя проверка по сообщению из травмпункта — 3 января.

Подача потерпевшей заявления в полицию на действия полицейских – 3 января.

Подача потерпевшей заявления в СК – 3 января 2016 года.

Отдел Собственной Безопасности ГУ МВД по Иркутской области берет объяснение с Рузаевой — 4 января 2016 года.

Регистрация сообщения о преступлении в СК— 5 января 2016 года.

Обследование Рузаевой в Иркутской областной больнице, подтверждение наличия электроожогов и телесных повреждений — 5 января.

Следственный комитет берет объяснение у Рузаевой — 6 января 2016 года.

Экспертиза подтверждает наличие телесных повреждений и наличие ссадин — 6 января 2016 года.

Возбуждение уголовного дела (по факту, а не в отношении полицейских) — 4 февраля 2016 года.

Расследование продлевалось трижды — с апреля по конец июня.

Передача дела в первый отдел по расследованию особо важных дел СУ СКР по Иркутской области (создана следственная группа из следователя областного управления замруководителя отдела по Ангарску, глава группы – следователь следственного управления области) — 27 июня 2016 года.

Предъявление обвинения полицейским — 26 декабря.

Отказ прокуратуры утвердить обвинение — 10 февраля 2017 года декабря.

Вначале несколько слов про уголовные дела в отношении полицейских.
Полицейские — должностные лица. Уголовные дела против должностных лиц ведет СК. Но С К остерегается возбуждать дело в отношении полицейских. Дело не только в том, что полицейские являются чуть ли не самими близкими коллегами следователей, т.к. именно полицейские чаще всего раскрывают преступления для следователя и без их помощи вряд ли удалось бы наладить следственную работу.
Все сложнее. Возбудить уголовное дело в отношении должностного лица означает совсем другой уровень ответственности самого следователя. С него строже спросят, если выяснится, что полицейский невиноват, или не удалось доказать вину. А дело было возбуждено и шло разбирательство.

Еще одна причина связана с тем, что полицейский — это сложный подозреваемый. Он будет использовать все процессуальные и фактические инструменты защиты, заставит следователя выверять каждый шаг и совершать много как осмысленных, так и бесполезных страховочных действий. Ведение дела против полицейского превращается в непрерывную напряженную работу, требующей большей мобилизации, чем обычно.

Поэтому очень сложно преодолеть сопротивление СК и добиться возбуждения уголовного дела против полицейских. Самое интересное возникает тогда, когда дело сложно не возбудить. Например, как в случае с Мариной Рузаевой. Ее травмы были зафиксированы, а доказательств того, что они были получены в полиции — достаточно.

В такой ситуации СК дело возбуждает, но не против конкретных полицейских — подозреваемых как бы нет — а «по факту». То есть само преступление не отрицается. А де-факто подозреваемые идут в статусе свидетелей. Именно так было в деле Марины Рузаевой, пока оно не было передано в следственный отдел другого города — Ангарска. Именно после того, как дело, в том числе с помощью Общественного совета при Усольском отделе МВД России, удалось вытащить из Усолья-Сибирского, расследование сдвинулось, и в результате были предъявлены обвинения уже конкретным полицейским. Это произошло фактически через год после самих событий — 26 декабря.

Расследование дела длилось 11 месяцев, ровно столько, чтобы исключить риски изъятия дела на контроль в федеральный центр. До этого еще месяц шла проверка, которая продлевалась трижды. Само сообщение о преступлении было зарегистрировано не «незамедлительно» 3 января 2016 года, как того требует российский УПК, а через два дня — 5 января. Вполне возможно, что следственный отдел СК ждал результатов служебной проверки, которую проводило сама полиция. И получив предварительные результаты, решили зарегистрировать заявление Рузаевой. Видимо, в этих результатах было что-то, что подвигло следствие на регистрацию. В противном случае СК зарегистрировал бы сообщение о преступлении как обращение гражданина. В чем разница? Регистрация сообщения о преступлении автоматически означает начало проверки в соответствии с УПК. Регистрация как обращения гражданина означает, что не то чтобы уголовного дела не будет, а даже проверки — первой стадии работы следствия — не начнется.

Фактически, следственный отдел по городу Усолье-Сибирское, своим промедлением с регистрацией и началом проверки, дал полиции двое суток на сокрытие следов преступления и выстраивание своей версии защиты.

Дальше в рамках начатой проверки следствие у Рузаевой берет объяснение. Получается, что это объяснение фиксируется позже, чем то, которое Рузаева давала полиции, когда те, за два дня до следствия, проводили свою проверку. Объяснения очень сильно различаются. В «полицейском» Рузаева называет конкретные фамилии полицейских. Причем, пофамильно расписаны роли каждого: кто пристегивал наручниками к лавке, кто надевал пакет на голову, кто прижигал электрошокером. В «следственном» объяснении ничего подобного нет. Это разница в документах существенная. Именно эти «противоречия» стали одной из причин, позволившей прокуратуре после завершения расследования не утвердить обвинение, вернуть дело следствию и не передавать его в суд.

В деле появились свидетели, которые были обнаружены полицейскими. Объяснения этих свидетелей работают на создание неблаговидной репутации Рузаевой. И создают условия для «версии» событий, которая может снять ответственность с полицейских. Свидетели доложили, что в семье у Марины не все благополучно, а ее муж — Павел – ее избивает. Из этого, видимо, предлагалось следствию построить версию о том, что травмы Марины — телесное проявление гнева супруга. На очных ставках между Мариной и свидетелями, а также между Павлом и свидетелями, которые проводило уже следствие, а не полиция, эти показания были опровергнуты со ссылками на то, что их неверно поняли.

За дачу ложных показаний привлечь этих свидетелей невозможно, потому что это были объяснения, а не показания. То есть они были даны не в рамках расследования, а в ходе служебной проверки полиции. Но проблема в том, что в материалы уголовного дела эти объяснения попали через Заключение полицейской проверки, которое следствие приобщило к уголовному делу.

Один из свидетелей из числа полицейских, который впоследствии стал обвиняемым, сообщил в рамках все той же полицейской проверки, что Марина Рузаева была пьяна. Но никакого медицинского освидетельствования не проводилось, а необходимой медицинской аккредитации у полицейского нет, которая позволяла бы ему визуально определять наличие алкогольного опьянения. Но так как этот «вброс» был в Заключении служебной проверки, приобщенной к материалам уголовного дела, следствие было вынуждено все-таки проверять эту информацию, после чего она была исключена из материалов расследования.

По тому, как расследовалось дело Марины Рузаевой, можно сделать вывод о том, какие приемы используют различные заинтересованные лица для торможения расследования и/или его искажения. В данном случае речь идет о полиции. Первый прием — опередить следствие и взять объяснение у пострадавшей первым, выстроить предварительную версию внезапного появления телесных повреждений, которой следователи СК и будут заниматься.

Второй прием — ввести в дело нужных свидетелей и сконструировать их «показания» так, чтобы заставить следствие отрабатывать эту несуществующую версию. Третий прием, обобщающий — ввести в материалы уголовного дела нужную полиции информацию и тем самым создать безальтернативные для следствия обязанности по ее анализу в рамках расследования. Все это еще нужно помножить на зависимость районных следователей от районных же полицейских, которых в конце концов обвинили, и риски, которых опасаются следователи, от привлечения к уголовной ответственности должностных лиц.

Надо сказать, что следователи Усольского отдела не сопротивлялись «инициативам» полиции. Дисциплинированно проводили следственные действия, которые, в сущности, не очень соотнесены с задачей расследования — установить все обстоятельства преступления, т.е. реконструировать события в полиции. Следствию большую часть драгоценного времени приходилось проверять достоверность предоставленной полицией «версии» происшедшего.

Новый следователь, получив дело 27 апреля, допросил новых свидетелей, а также полицейских, на которых была подана жалоба, саму Рузаеву, провел повторный осмотр места происшествия, провел новый следственный эксперимент с участием Рузаевой.

Первый следственный эксперимент был удивителен в своей бессмысленности. Эксперимент нужен, чтобы воссоздать события преступления. На роль Рузаевой назначили мужчину, который не совпадал с ней по росту и весу. И конечно, такого мужчину никак не получалось пристегнуть наручниками к лавке так, как была пристегнута Рузаева.

Дело было расследовано и составлено обвинительное заключение. СК в Ангарске удалось восстановить репутацию следствия, разрушенную усольскими следователями. Но тут случился супервайзинг прокуратуры, она должна была утвердить обвинительное заключение и отправить его в суд. Не будем предполагать причины, но прокуратуре не понравилось, что Марина Рузаева не помнит фамилий полицейских, а также то, что не доказано, каким же электрошокером прижигали Марину во время «дачи показаний».

Комментарий Якова Ионцева: «Это невыполнимое требование. Не существует экспертных методик, которые позволяют доказать происхождение электротравм от конкретного электрошокера. На самом шокере биологических следов жертвы не остается. Если на кирпиче, которым пробили голову, можно обнаружить частицы кожи, волосы и кровь, то на электрошокере ничего такого нет. Даже если обнаружить отпечатки пальцев полицейского на шокере, это значит только то, что это его спецсредство. Это не доказывает, что он этим шокером прижигал человека».

Сейчас дело находится на доследовании в СК. Как следователи будут «устранять недостатки» расследования — неизвестно. Не хочется думать, что прокуратура придумала способ беспрерывно разворачивать расследование и требовать сделать то, что сделать невозможно.